Юго-западный ветер - Страница 4

Когда он вспомнил о принесенном ею кофе, тот совсем остыл. Если сейчас вернуть его матери, она воспримет это как пощечину, а ему вовсе не улыбалось еще усиливать ту слегка напряженную атмосферу, которая воцарилась в доме из-за его позднего возвращения. Ему уже двадцать девять лет, и он не обязан отчитываться перед матерью, почему пришел на несколько минут позже. Хотя, конечно, тут есть доля его вины. Если бы он не возвращался домой всегда точно в одно и то же время, то у нее не сложилась бы привычка поджидать его у окна каждый вечер. И уж, во всяком случае, ему не следовало приучать ее к звонкам и предупреждениям о том, что задерживается. А теперь он не может разом лишить ее того ощущения безопасности, которое сам создал. Габриэл открыл дверь, стараясь производить по возможности меньше шума, прошел в ванную, вылил кофе в унитаз и спустил воду. Но прежде, чем он успел закрыть за собой дверь спальни, из соседней комнаты донесся голос его матери:

— Что, кофе не удался?

Эспиноза, живший лишь в нескольких кварталах от участка, ходил на работу пешком. Ему нравилось добираться до службы каждый раз другой дорогой. Один из его маршрутов был прямым и коротким — это на случай, когда он спешил, другие же — более длинными, так как обычно ему хотелось по пути кое-что обдумать. Нынче Эспиноза задержался на работе — пришлось наверстывать время, потраченное на беседу с тем парнишкой. А потому, когда он наконец спустился в проходную на первом этаже и попрощался с дежурным у входа, на улице уже совсем стемнело. Комиссар не обратил никакого внимания на шум машин на Барата Рибейро — магистраль проходила совсем рядом с участком, — поскольку давно привык воспринимать эти звуки как обычный шумовой фон для своих мыслей.

Он двинулся в сторону дома, не обращая внимания на то, что происходит вокруг, машинально обходя идущих навстречу пешеходов. В подобные моменты, когда он полностью погружался в себя, то будто включал автопилот: шел, понуро опустив плечи, засунув руки в карманы, не отрывая взгляда от тротуара под ногами. Эспиноза считал себя человеком неглупым, но не был зациклен лишь на мозговой деятельности. Он ценил в себе не только умение мыслить, но и дар воображения, причем последний иногда даже больше. Впрочем, то и другое часто переплеталось у него в голове, и рациональные соображения становились вереницами проносящихся в голове образов.

На него произвел сильное впечатление характер парня, с которым он встретился сегодня: в нем сочетались искренность и парадоксальность. Обратиться в полицию с просьбой расследовать преступление, которое он сам, возможно, совершит неизвестно когда — убив неизвестно кого! — это был редкостный бред. И в то же время как раз полная бредовость придавала его рассказу такое правдоподобие. Разве такое может прийти кому-нибудь в голову — за исключением разве что полных психов или фанатично верующих? И страдание, испытываемое этим молодым человеком, показалось ему неподдельным. Эспиноза подумал, что сам он не будет заниматься этим делом, поскольку тот хотел расследовать все в частном порядке. А он все же комиссар полиции, а не частный детектив. Да и с какой стати начинать расследование, если у него нет ничего, кроме фантазий и предположений?

Эспиноза решил, что поручит разобраться в истории Габриэла одному из своих коллег. Этот его сослуживец был серьезно ранен во время расследования, которое они вели вместе, и только сейчас снова постепенно подключался к оперативной работе. Врачи советовали ему пока держаться подальше от опасных операций. Уэлберу Эспиноза доверял безоговорочно. Может быть, случай с Габриэлом как раз и облегчит ему возврат к настоящим расследованиям. Но тогда надо возбуждать дело, а он все еще не уверен, что в данном случае это возможно.

Эспиноза свернул налево, на улицу Анита Гарибалди, ведущую к Пейшото, округу, где он жил. Хотя Пейшото именовался округом, но представлял собой всего несколько кварталов невысоких домов вокруг центрального сквера посредине Копакабаны. Да, для его друга это, наверное, как раз подходящий способ вновь включиться в работу. Если бы Уэлбер не бросился тогда к дверям, чтобы перехватить киднеппера, то пуля, которая чуть не стоила ему жизни, досталась бы Эспинозе. Тут комиссар остановился, чтобы купить пива и немного копченого окорока — надо же хоть как-то разнообразить свой ужин. Эспиноза не был уверен до конца, можно ли принимать слова этого парня за чистую монету. Кроме того, допустим, он ему поверит, но это ведь отнюдь не значит, будто непременно должно произойти что-то или что сбудется предсказание экстрасенса. До сих пор Эспинозе никогда не доводилось слышать, чтобы на чьем-то дне рождения ясновидящие предсказывали будущее, ну, за исключением разве что предсказаний вроде: «Вам предстоит дальняя дорога» или «Вы скоро встретите женщину своей мечты». Дальняя дорога — старинная присказка гадалок, а что до встреченных женщин, то Эспиноза считал, что любая женщина в жизни вполне может превратиться в женщину твоей мечты. Однако он ни разу не слышал о предсказателях, которые пророчат кому-нибудь смерть. Особенно если дело происходит на празднике. Может быть, это выверт какого-нибудь злостного ненавистника дней рождения? Уэлберу сам бог велел заняться расследованием — они с Габриэлом почти ровесники. Но, конечно, только в том случае, если его друг детектив примет историю этого парня всерьез.

В этот поздний час площадь была почти пуста. Эспиноза пошел по тротуару, избегая дорожек, проложенных через сквер напрямик. Потом пересек улицу, что огибала сквер, и вошел в трехэтажный дом, где жил с десятилетнего возраста вместе с родителями — в ту пору они еще были живы-здоровы. Ему надо было на последний этаж. Он поговорит с Уэлбером завтра. Хотя формально следствие не начато, но для Уэлбера это удачный предлог выйти на контакт с некоторыми людьми в 12-м округе. Эспиноза одолел два лестничных пролета, аккуратно придерживая пивные бутылки, окорок и батон. Дома в холодильнике хранилось изрядное количество замороженных полуфабрикатов, но они не отличались разнообразием: домашняя лапша «болоньезе», спагетти «болоньезе» или лазанья, тоже «болоньезе». Все остальное было уже съедено.